Развитие творческого мышления и интеллекта

Обмануть муравьев.

При неполадках в моторной организации речи, кроме описанных затруднений в произнесении слов, нередко возникают нарушения грамматики. Легко улавливая смысл простых предложений, больные совершенно теряются, когда приходится иметь дело с более сложными фразами, понять которые невозможно без грамматического анализа, и теряют способность конструировать такие предложения. В этом случае они заменяют целые фразы отдельными словами, чаще всего существительными, используя их в именительном падеже. «Вот... фронт... и вот... наступление... вот... взрыв... и вот... ничего... вот... операция... осколок... речь... речь...» Или другой пример: «Так.. кошка... му... мыка... миу-кает... Мама... бет (обед)... нет... затка (завтрак)... Дети... за... за...» Такая речь получила название «телеграфного стиля». В ней, так же как в телеграфных сообщениях, отсутствуют местоимения, частицы, предлоги.

В обычной разговорной речи на три существительных приходится одно местоимение. В резко выраженных случаях нарушения моторной функции речи их употребление становится совершенно невозможным. Вот пример. Больному показывают 24 простые сюжетные картинки с изображением мужчин и женщин, совершающих различные действия. Предъявляя первые три-четыре картинки, экспериментатор кратко излагает сюжет: «Этот мужчина пишет, а теперь он читает, а теперь он бреется...» Дальше больной должен продолжить сам, но обычно ни одного аналогичного предложения сконструировать не может.

В другом тесте больному предлагают незаконченную фразу вроде «...смотрит телевизор», и четыре слова на выбор, чтобы ее завершить: я, она, сумка и интересный. Обычно больные сразу отбрасывают сумку и интересный, но сделать правильный выбор между она и я не могут.

Еще пример. Больному дается написанная фраза типа: «Петр узнал, что Оля в Крыму, от своей сестры». Затем ему задают следующие вопросы: «Что узнал Петр?», «От кого узнал Петр об этом?», «От чьей сестры?» Правильно отвечая на первые два вопроса, справиться с третьим больные не могут.

На мой взгляд, самым удивительным феноменом этих больных является нарушение чтения. Не испытывая затруднений в чтении полнозначных слов, они часто пропускают или искажают местоимения и предлоги. Вот характерные примеры подобного чтения: «Там живет друг» (вместо «мой друг»), «Потом... мама... мы другом пойдем кино», «Куда я... нет мы ходили... нет мы ходила».

Так же трудно больным справиться с предлогами. Они исчезают при чтении и не применяются в активной речи. Легче всего даются предлоги на и в. Когда речь восстановится настолько, что их употребление станет возможным, больные заменяют этими предлогами более трудные. Такой больной вместо «за сахаром» скажет: «Пришел в магазин на сахаре».

Особенно трудно поддаются восстановлению предлоги, с, у, к. Больному показывают картинку, изображающую двух девочек, моющих окно. Под одной из девочек сделана подпись: «подруга». Больного спрашивают: «Девочка моет окно... С кем?» Обычный ответ гласит: «Девочка моет окно подругой». Если экспериментатор сам предложит три варианта ответа: «Девочка моет окно подруга», «Девочка моет окно с подругой», «Девочка моет окно подругой», из которых больной должен выбрать нужный, задание решается правильно, но сколько для этого требуется времени! Зато выбрать правильную конструкцию из следующих трех фраз, казалось бы, такой же сложности, но без предлога: «Бабушка чистит пальто щеткой», «Бабушка чистит пальто щетки», «Бабушка чистит пальто щетка», для больного не составляет труда.

Несколько сложнее отношение больных к словам, выполняющим служебную роль. Одни из них так, ну, используемые как вводные слова, начинают употребляться чрезвычайно часто. Зато другие: не, тоже, а, уже, выполняющие в предложении функцию усиления, ограничения, выделения, присоединения, полностью исчезают из речи. Вот текст, используемый в работе с больными, и характерный пример его прочтения: «Один человек пришел в магазин за сахаром. Продавец открыл банку с надписью «Перец». «Но я же просил сахар», – сказал покупатель. «Это и есть сахар», – ответил продавец. «Но ведь на банке написано «Перец». – «Ну и что же, – сказал продавец. – Я сделал эту надпись, чтобы обмануть муравьев».

Больной прочел: «Один человек пришел в магазин... на сахаре... Продавец открыл банку на... подпись «Перец»... «Я просил сахар», – сказал покупатель. «Это есть перец... нет... сахар...» – отвечал продавец. «Но ведь банке написано «Перец». – «Но что же, – продавец сказал. – Я сделал эту надпись обмануть муравьев».

В активной речи и при пересказе больным трудно не только вспомнить нужное служебное слово, еще сложнее подыскать ему подходящее место, поэтому вместо: мальчик не плакал получается не мальчик плакал.

Какое отношение к подобным нарушениям речи имеет ее моторный центр? Существует веское основание считать единицей речи фразу, а не слово. Каждое высказывание имеет вполне определенную структуру, состоит из вполне определенных оборотов, позволяющих с известной вероятностью предсказывать конструкцию любого участка предложения. Местоимения, предлоги, частицы больше других слов жестко определяют вид следующей за ними конструкции. Видимо, эта функция автоматического приведения последующего отрывка фразы в соответствие с правилами грамматики, подбор падежных и родовых окончаний переданы двигательному центру речи и расстраиваются при его повреждении. Разлаживаются «двигательные мелодии» речи, как за неимением более точного термина называют этот процесс психологи.

Нарушение связности речи – типичный симптом повреждения двигательно-речевой зоны. Не затрудняясь в произнесении отдельных слов, такие больные утрачивают навык автоматизированной плавной речи. Она начинает прерываться, так как выбор правильного произношения, а иногда и поиск нужного слова требует известного времени. Больные сами заявляют, что речь «стала как стреноженный конь». «Скажешь слово, а что дальше за ним, не знаешь. Вот и получается задержка».

Считают, что двигательный анализатор выполняет функцию перешифровки внутренней речи во внешнюю. Внутренняя речь – это не просто речь про себя, а сокращение развернутого предложения до его смысловой схемы. Видимо, она не оформлена по стандартам речи внешней, не пользуется правилами грамматики, и придать ей нужную форму – задача двигательного центра речи. Для этого ему приходится использовать служебные слова, местоимения, предлоги, частицы, а значит, именно он должен уметь их интерпретировать, знать, что они означают.

Мыслитель и математик

Для раздельной работы полушарий характерна определенная асимметрия нарушений памяти. Левосторонний шок нарушает память на слова. Испытуемый из достаточно короткого набора слов, произнесенного экспериментатором, запомнит всего два-три, но уже через час-полтора забудет и их. Даже подсказка не сможет оживить воспоминаний. Зато зрительная память обострена. Фигуры причудливой формы, для которых не подберешь словесных обозначений, а значит, опереться на словесную память нельзя и оперировать приходится лишь зрительным образом, испытуемый легко запоминает. Он и через несколько часов и даже на другой день найдет их среди большого набора всевозможных фигур и сможет изобразить на бумаге.

Поскольку при нарушении функции левого полушария словесная память резко угнетена, временно утрачивается и весь багаж знаний. Историк перестает быть историком, врач оказывается не в состоянии ответить на самый простой медицинский вопрос, лингвист и математик полностью утрачивают весь свой научный багаж.

Подавление образного восприятия мира в момент инактивации правого полушария приводит к необходимости в любых ситуациях опираться лишь на помощь логических построений, что откладывает определенный отпечаток на решение задач. Попросите любого из своих друзей рассортировать 4 таблички, на каждой из которых изображена всего одна цифра: 5 или 10 в арабском или римском начертании. Для здорового человека это трудно решаемая проблема, ведь их можно классифицировать двояким способом. При классификации по внешнему признаку – способу начертания цифр в одной кучке окажутся арабские цифры, а в другой – римские. Не менее логично ориентироваться на абстрактный признак, само число. Тогда в одной кучке окажутся пятерки, а в другой – десятки. В нормальном состоянии, какой бы способ ни избрал испытуемый, он никогда не будет испытывать полной уверенности в правильности выбранной им стратегии.

Оперируя одним левым полушарием, с задачей справиться проще. Испытуемые пользуются абстрактным показателем и сортируют карточки, ориентируясь лишь на числовую величину. В результате к одной категории будут отнесены пятерки, а к другой – десятки. Этот тест используют как критерий для выяснения, к какому типу высшей нервной деятельности, художественному или мыслительному, относятся здоровые люди. Достаточно достоверным его не назовешь, но пользоваться им можно.

Образная память и образное восприятие мира npи угнетении функций левого полушария не страдают. Топограф, правда, не сможет рассказать, как от станции железной дороги пройти до его дачи, но способен набросать план местности. Из длинной серии сложных изображений, отличающихся друг от друга лишь незначительными деталями, правополушарный человек легко выбирает пары, являющиеся точными копиями друг друга. На незаконченных или искаженных рисунках он сразу заметит, что у чайника нет носика, у очков – дужки, у одной из находящихся в аквариуме рыбок – головы, а у собаки два хвоста.

Несмотря на то что может пользоваться лишь правым полушарием, испытуемый хорошо ориентирован в пространстве и времени. Это не значит, что он назовет число, месяц и год или скажет, что находится в клинике Московского нейрохирургического института имени Н.Н. Бурденко. Память на даты, названия больниц, улиц временно исчезает вместе с утратой всей словесной памяти. Однако, свободно оперируя образным мышлением, опираясь на образную информацию от окружающей обстановки, на белые халаты врачей и сестер, на медицинские приборы, больной догадывается, что находится в лечебном учреждении. Образная память дает возможность самостоятельно найти свою палату, даже если путь к ней проходит через анфиладу коридоров и лестниц. Заглянув в окно, испытуемый определит не только время года, но, возможно, и месяц, а также скажет, какое сейчас примерно время дня.

Особой формой мыслительной деятельности является способность человека отвлечься от всех свойств объектов окружающего мира, кроме их числа, умение производить счетные операции, арифметические действия, решать арифметические и значительно более сложные задачи. Это чисто человеческие таланты. Они – продукт большого исторического пути развития, пройденного человечеством. Ни один вид животных не освоил счетных операций.

Это не значит, что наши четвероногие родственники совершенно не способны к количественным оценкам. Напротив, она отчетливо выражена даже у весьма примитивных существ: у муравьев, ос, пчел и у жителей океана – осьминогов. Даже комнатные мухи обладают кое-какими математическими талантами. Видимо, математические способности животных являются врожденными и обучаться им не приходится. Однако тренировка, особенно для более башковитых высших позвоночных животных, явно не бывает излишней.

Способность к количественным оценкам – это еще не счет. Троица муравьев-фуражиров, встретившись на границах своего участка с четверкой муравьев из соседнего муравейника, не сможет подсчитать, что у противника на одного солдата больше, но что врагов больше, им установить нетрудно. Мухи тоже легко отличат компанию своих подруг в три головы от группы из четырех мух и подсядут к той, которая больше.

Нет оснований заподозрить насекомых в способности формировать понятие числа. Даже болтливые попугаи и мудрые вороны на это не способны. Однако элементы абстрагирования у них налицо. Математически одаренные сороки способны оценить количество клякс, в беспорядке разбросанных по картинке, а затем найти коробочку с таким же числом пятен на крышке и съесть находящийся в ней корм. Пятнам на картинке и крышках коробочек, предъявленных для опознания, придают различную форму, размер и располагают различным образом, так что сходных изображений не бывает. Общим является лишь их число. Сойки могут запомнить, что из черных коробочек им разрешается съесть лишь два зерна, из зеленых – три, из красных – четыре, а из белых – пять, и строго придерживаются установленной нормы.

Из птиц самые одаренные – серые африканские попугаи. Они могут оценить число зажженных лампочек и «отсчитать» такое же количество зерен, разыскивая их в закрытых коробочках. Однако самые способные из попугаев могли «считать» только до семи. Лишь отдельным выдающимся птицам удавалось отличить семь лампочек от восьми.

Математические способности выявлены лишь у немногих животных. Наши умные собаки пока ничем не прославились. В математическом отношении они полные профаны и с подсчетом пятен не справятся. Однако анализ электрофизиологических показателей мозговой деятельности свидетельствует о том, что они легко ориентируются в количестве звуковых посылок, во всяком случае, в пределах серий из 10...15 сигналов.

Можно ожидать, что обезьяны в математическом отношении окажутся самыми способными животными, но предел их возможностей еще не установлен. Впечатляющий эксперимент был проведен в США на молодых шимпанзе. Обезьян учили «считать» на картинках одинаковые фигуры, кружочки, квадратики или треугольники и записывать результат, пользуясь двоичной системой чисел с помощью комбинации из трех электрических лампочек, где включенная лампа означала 1, а выключенная – 0. После длительного обучения две из трех обезьян научились счету до семи.

Исследователи не сделали попытки научить малышей простейшим арифметическим действиям. Ничего удивительного, если шимпанзе окажутся способными складывать и вычитать в пределах семи. Это не будет означать, что они действительно освоили сложение и вычитание. В пределах семи результаты можно запомнить механически, как заучивают в школе таблицу умножения. По части арифметики у человека конкурентов нет.

Попробуем разобраться, какие отделы человеческого мозга осуществляют счетные операции. Экспериментальное изучение вопроса и наблюдения в клинике показали, что математиком у праворуких людей является абстрактно мыслящий двойняшка – наше левое полушарие. При повреждении самых разных его районов математические способности терпят урон и полностью утрачиваются при его инактивации. Нарушение счета – самый обычный и наиболее частый симптом поражения левого полушария.

Для современного взрослого человека понятие числа достаточно привычно, а действия с ними автоматизированы и при небольших числах легко производятся в уме. Столь высокое развитие счетных способностей – достаточно позднее завоевание человечества. Еще сравнительно недавно, всего каких-нибудь 500...1500 лет назад, при необходимости произвести расчеты человеку приходилось прибегать к помощи счетных устройств.

Самыми первыми счетными «машинами» были 10 пальцев человеческих рук, наборы камешков, палочек или раковин. Это, кстати сказать, зафиксировано латинским языком в слове calculus. Непосредственное его значение – камешек, переносное – исчисление, счет. Большинство европейских языков используют этот корень в слове «калькуляция». Позже люди придумали множество механических приспособлений, облегчающих счет. В их числе следует назвать абак – одно из первых подобных устройств, широко использовавшееся еще у древних греков, и русские счеты, изобретенные в XVI веке.

Чтобы легко оперировать с числами, человек должен располагать определенной системой знаний, во всяком случае, хорошо понимать место любого числа среди других чисел, четко разбираться в их разрядной сетке, прочно усвоить соответствие между их графическим и речевым выражением. Понятие о разрядности чисел является наиболее важной частью математических знаний. Для овладения им необходимы развитые пространственные представления.

Нарушение способности производить счетные операции получило название «акалькулии». В медицинской литературе описано столько различных форм этого расстройства, что подробный рассказ о них потребовал бы отдельной книги. Грубо их можно разделить на две самостоятельные группы, специфические и неспецифические акалькулии.

Если заболевание затрагивает затылочные отделы мозга, то понятие числа, элементарный счет не страдают. В этом случае на первый план выступают зрительные и реже зрительно-пространственные расстройства.

Больные забывают, как выглядят цифры. Труднее всего им отличить 1 от 7 или 4, 3 от 8 или 5, 6 от 9, 96 от 69. Совсем непосильно разобраться в римских цифрах. Если Х больной с грехом пополам отличит от V, то IX или IV от VI не может. Вы уже, вероятно, поняли, что это случай неспецифической акалькулии.

При заболевании височных отделов левого полушария больные перестают узнавать на слух и сами теряют способность произносить слова-числительные. Вполне естественно, что устный счет выполнить невозможно. Зато арифметические задачи, предъявляемые в письменном виде, особых затруднений не вызывают. Естественно, что этот вид расстройства счетных операций также относят к неспецифическим формам акалькулии.

В организации счета наиболее существенная роль принадлежит теменным и теменно-затылочным областям коры левого полушария. Они отвечают за формирование пространственных представлений. Поэтому понятие числа и счетные операции, тесно связанные с пространственными представлениями, при повреждении этих отделов страдают в первую очередь.

Человек перестает понимать все числа, начиная с двузначных. У него нарушается представление об их разрядном строении, и любые многозначные числа воспринимаются как механическое соединение составляющих его цифр. Поэтому больные убеждены, что 98 больше 123, так как любая цифра первого числа больше любой из цифр второго и даже превышает их общую сумму. Больным совершенно непонятен вопрос, какое из двух чисел больше: 37 или 73. Они не видят никакой ощутимой разницы. Особенно трудны для понимания числа, содержащие нули.

У больных нарушаются счетные операции, они теряют способность понимать, в каких взаимоотношениях находятся числа, соединенные знаками «плюс», «минус», «умножить» или «разделить», особенно тремя последними знаками. При мягких формах поражения мозга больные не в состоянии найти нужный арифметический знак в заданиях, где не указаны действия, но дано определенное соотношение чисел:
5 ... 9 = 14
16 ... 5 = 11
5 ... 4 = 20
15 ... 3 = 5

В более тяжелых случаях нарушаются все четыре арифметических действия, особенно когда приходится переходить через десятки. Поэтому больной, справившийся с таким простым примером, как 3 + 3, не в состоянии сосчитать, сколько будет 8 + 8. Эти виды мозговой патологии с полным правом можно отнести к специфическим формам акалькулии.

При поражении лобных отделов мозга нарушается вся активная интеллектуальная деятельность больного, а вместе с нею и счетные операции, хотя цифры больные узнают и способны к хорошо автоматизированным системам счета, помнят таблицу умножения и в пределах десятка справляются со сложением и вычитанием.

Способность разобраться в разрядном строении чисел и основы арифметики являются первыми кирпичиками, закладываемыми в основание огромного здания высшей математики. И как ни кажется скромной их роль, но здание тотчас рухнет как карточный домик, стоит лишь выдернуть их из-под фундамента.

Лебедь, рак и щука

Мышление и речь связаны неразрывными узами. При нарушении функций левого полушария, приводящих к расстройству речи, человек утрачивает и способность к абстрактному мышлению. Причина и характер расстройства мыслительных функций понятны и не вызывают недоумений. Неясно лишь, почему с утратой абстрактного мышления исчезает и хорошее настроение.

После левостороннего шока человек часто мрачнеет, сутулится, плечи опускаются вниз, исчезает улыбка, во взгляде печаль и тоска; все положительное встречается с недоверием. Глубокий пессимизм – главный критерий в оценке любого события. Каким образом появление отрицательных эмоций оказалось связанным с утратой абстрактного мышления, пока остается непонятным.

Безусловно, при нарушении функций левого полушария человек лишен возможности сформулировать философское положение, что все в мире относительно, но это вряд ли что-нибудь объясняет. Возможно, более удовлетворительное объяснение дает информационная теория эмоций московского физиолога П. Симонова. Ученый считает, что эмоции возникают как отражение мозгом человека или животных какой-нибудь актуальной потребности, а их характер зависит от оценки возможности или, точнее, вероятности ее удовлетворения.

Информационная теория одинаково приложима и к сравнительно сложным ситуациям, и к любому простому случаю возникновения эмоций. Когда голодный человек садится обедать, у него возникают положительные эмоции как ответная реакция мозга на потребность в пище, подстегиваемая чувством голода, и на информацию из полости рта, сообщающую, что пища туда уже поступает, а значит, вероятность удовлетворения этой потребности с каждой минутой растет. При отсутствии потребности в пище та же информация из полости рта окажется совершенно безразличной или даже вызовет чувство отвращения. Отрицательные эмоции возникнут у голодного человека, и если он знает, что в ближайшее время голод утолить не удастся.

С точки зрения информационной теории у двойняшек – полушарий мозга – характер должен быть примерно одинаков, но резко меняется, если им приходится действовать врозь. При выключении левого логически мыслящего полушария, что ведет к потере речи, а с нею и всего объема накопленных знаний, текущая ситуация для правополушарного человека становится непонятной, а потому неприятной и даже пугающей. Естественно, что человек становится мрачным.

Напротив, выключение правого полушария упрощает ситуацию, делает ее более понятной. Лобные отделы этого полушария связаны со сферой потребностей и формируют для нас ближайшие и отдаленные цели. Соответственные отделы противоположного полушария отвечают за уточнение средств и путей, с помощью которых можно достигнуть намеченных целей. Поэтому при выключении левого полушария человек продолжает формировать цели, но остается без средств их достижения. Естественно, что ему не до веселья.

Зато при инактивации правого полушария человек осознает, что располагает набором средств, явно превосходящих его скромные, упрощенные цели. Разве это не прекрасно – сознавать, что любая цель тебе доступна! Отсюда радостное, приподнятое настроение, ощущение мнимого благополучия.

Не все факты согласуются с представлением об эмоциональной равноценности наших двойняшек. При демонстрации кинофильмов можно с помощью контактных линз направлять зрительную информацию в правое или левое поле зрения, то есть преимущественно в правое или левое полушарие. Удивительный эксперимент дал совершенно неожиданные результаты. Оказалось, что правое полушарие занимается главным образом оценкой неприятного и ужасного, а левое – приятного и смешного. Чувство юмора в большей степени связано с деятельностью левого полушария и меньше выражено у его правого собрата.

Таким образом, нельзя полностью отрицать разграничение функций между полушариями по формированию эмоций. Теоретически рассуждая, такую специализацию можно оправдать. Положительные эмоции, способствуя широкому распространению возбуждения по различным структурам мозга, активируют ассоциативную деятельность, это вызывает большое количество самых разнообразных, и достаточно обычных и нестандартных, ассоциаций, облегчая творческую деятельность левого полушария и тем самым стимулируя абстрактное мышление.

Отрицательные эмоции чаще возникают в минуты опасности, под воздействием неприятных для организма воздействий, при голоде. Такие ситуации требуют точного и мгновенного решения проблемы. Отрицательные эмоции, несомненно, способствуют обострению внимания и быстроте реакций, создавая благоприятные условия для образного мышления и использования стереотипных форм поведения, подчиненных правому полушарию. Таким образом, каждое из полушарий, проявляя в первую очередь заботу о своей личной работоспособности, формирует именно то эмоциональное состояние, которое больше всего способствует его работе.

Эгоистический подход двойняшек, создающих наиболее благоприятные условия для своей индивидуальной работы, невольно заставляет задаться вопросом, а не приводит ли это к конфликтным ситуациям, к сбою мозговой деятельности. Согласуют ли свою работу полушария нашего мозга или каждое действует на свой страх и риск, мало заботясь о том, чем занят собрат?

Постепенно накапливавшиеся данные свидетельствовали о том, что их взаимоотношения напоминают классическую ситуацию, так ярко нарисованную И. Крыловым:

Однажды лебедь, рак да щука
Везти с поклажей воз взялись...
Поклажа бы для них, казалось, и легка.
Да лебедь рвется в облака.
Рак пятится назад, а щука тянет в воду.

Однако обыденная житейская логика восставала против такого представления. Чисто интуитивно считали, что определенная взаимная согласованность для работы полушарий совершенно необходима, иначе, как в истории со щукой, раком и лебедем, наш мозг был бы совершенно неработоспособен. А между тем нет оснований сомневаться, что он способен к выполнению весьма квалифицированной работы.

Лишь в ходе самых последних исследований были получены первые достоверные сведения о взаимоотношениях полушарий. Исследователи убедились, что при нарушении функций левого полушария распознавание звуков речи, понимание слов и целых предложений чрезвычайно затруднено. Казалось, любая самая минимальная дополнительная помеха должна сделать общение с испытуемым вообще невозможным. Не случайно во время исследования соблюдается тишина, весь речевой материал, предназначенный для опознания, наговаривается людьми с хорошей дикцией, с обычным тембром голоса и записывается на магнитную пленку.

Совершенно неожиданно оказалось, что при нарушении функций левого полушария, развившемся после левостороннего электрошока, достаточно сильный шум менее резко нарушает восприятие речи, чем у того же человека в нормальном состоянии.

Еще более впечатляет способность испытуемых в период инактивации левого полушария опознавать искаженную речь. Для этого из записанных на магнитную пленку наборов слов исключали высокочастотные компоненты. Частично обедненная речь звучит глуше, становится менее выразительной. Даже люди с вполне нормальным слухом воспринимают ее значительно хуже обычной. Однако после левостороннего судорожного припадка, когда функция левого полушария еще не восстановилась и речевое восприятие было затруднено, понимание искаженной речи, напротив, существенно улучшалось.

Разгадка этих удивительных наблюдений проста. За помехоустойчивость звукового восприятия, даже за помехоустойчивость речи отвечает правое полушарие. Это не означает, что оно само участвует в анализе речевых звуков. Такой работы правое полушарие делать не умеет. Его обязанность – следить за работоспособностью своего левого собрата, поддерживать ее на оптимальном уровне. Видимо, в период, пока функции левого двойняшки нарушены, правое полушарие прилагает максимум усилий, чтобы облегчить его деятельность. И, как видите, усилия не пропадают зря. Оно помогает левому собрату улучшить свою работу.

Изучение распределения функций между большими полушариями головного мозга открыло удивительное явление. Оказалось, что человек как бы обладает двумя слуховыми системами и двумя формами мышления. Одна предназначена исключительно для анализа звуков речи, другая – главным образом для восприятия всех остальных звуков окружающего нас мира.

Первая у всех праворуких людей находится в височной коре левого полушария. Эта система, а вместе с ней и абстрактное мышление утрачиваются в момент действия левостороннего электрошока.

Места для второй слуховой системы в левом полушарии не нашлось. Не способно оказалось оно и к образному мышлению, эти функции взяло на себя правое полушарие нашего мозга. Попробуем выяснить, что произойдет с человеком, если речевое полушарие на время лишится помощи своего «ленивого» собрата. Посмотрим,, как изменятся его речь, мышление, настроение .

Молчаливый помощник

К. Вернике, один из основоположников нейрофизиологии речи, назвал правое полушарие человеческого мозга тунеядцем. По-немецки это звучит еще более резко, подчеркнуто осуждающе. Рациональный немецкий ум не мог ни понять, ни смириться с бездельем. Но все попытки выяснить, чем заполнен досуг тунеядца, терпели неудачу. В конце концов врачи прочно утвердились в том, что правое полушарие уклоняется от любой сколько-нибудь сложной работы. И если оно заболевало, хирург с легким сердцем брался за скальпель, уверенный, что ничего страшного с больным не произойдет.

Лишь современные методы исследования помогли изучить функции правого полушария. Успехи на этом пути поначалу не принесли тунеядцу особой славы. Подумать только, одной из первых специализированных функций, обнаруженных у правого полушария, оказалась обязанность сдерживать своего левого собрата, доминантное полушарие. Невольно напрашивался вывод, что оно не просто бездельничает, а серьезно мешает работе своего трудолюбивого партнера.

Исследование мозга – процесс трудоемкий и длительный. Потребовалось немало наблюдений, прежде чем исследователи поняли, что правое полушарие совсем не тунеядец и уж тем более не вредитель. При его выключении человек становится болтливым. Сдержанные и даже малообщительные люди в момент инактивации правого полушария обнаруживают чрезвычайную словоохотливость. Они то и дело заговаривают со знакомыми и незнакомыми людьми, делятся с ними своими впечатлениями, подают неуместные реплики, комментируют слова и действия медицинского персонала, говорят много, длинно, а своим собеседникам буквально не дают и слова сказать. Если их не сдерживать, а делать это подчас нелегко, инициатива в разговоре сразу переходит в их руки.

Речь левополушарного человека богаче, в ней появляются новые слова, новые обороты, которые раньше от него слышать не доводилось. Любой затронутый вопрос он старается осветить со всех сторон и со всеми подробностями. Фразы при этом делаются длинными и строятся из многослоговых слов. Конструкция фраз усложняется, в них возрастает количество служебных и вспомогательных оборотов и слов.

Если во время беседы возникают какие-то ассоциации или воспоминания, испытуемые легко переходят на новую тему разговора, постоянно отвлекаются, продолжая в то же время выполнять требования экспериментаторов, и, что больше всего удивляет, болтовня вовсе не мешает им успешно справляться с заданиями по опознанию самых различных речевых звуков.

Оказывается, правое полушарие действительно держит в шорах своего говорливого собрата, не позволяя ему лишнего шага ступить. Вредным такое вмешательство не назовешь. Оно явно идет на пользу. Излишняя болтливость никого не украшает. Функция цензора за речевой деятельностью левого полушария – ответственная и почетная обязанность, и, если бы у тунеядца не было других, мы и за это должны быть безмерно благодарны.

Видимо, повышенная разговорчивость, свойственная многим представительницам слабого пола, является одним из проявлений меньшей специализации их полушарий, менее ощутимого влияния друг на друга. Речевой цербер не получил постоянной прописки в их очаровательных головках, и некому попридержать левое полушарие, когда оно войдет в ритм и наберет нужный темп.

Несмотря на явную словоохотливость, левополушарных людей трудно отнести к разряду приятных собеседников. Голос у них бывает глухим, сиплым, гнусавым, сюсюкающим или лающим, а речь утрачивает свой привычный ритм. Фраза, начатая тихим голосом, может закончиться неестественно громко, визгливо. Ударения и в словах, и в целых фразах постоянно оказываются не там, где им полагалось бы быть, и потому часто не сразу и поймешь, что хотел сказать левополушарный субъект.

Речь становится аритмичной, иногда прерывистой, но логические и эмоциональные паузы из речи исчезают. Иногда возникают неестественные, режущие слух интонации, как у глухих от рождения людей, которые лишены возможности достаточно тонко контролировать звуковую окраску своей речи. Более того, бывают даже случаи, когда люди с инактивированным правым полушарием на время полностью теряют голос. Они пытаются что-то сказать, но звуков никаких не возникает. Как говорится: «Открывает рыба рот, да не слышно, что поет!»

В общем, голос испытуемого всегда меняется. Он утрачивает индивидуальные черты, становится менее выразительным, монотонным. По его интонации невозможно понять, радует ли испытуемого то, о чем он рассказывает, или огорчает, задает ли он вопрос или предъявляет какую-то претензию. Оказывается, звуковая и эмоциональная окраска речи, придание ей выразительности, является первейшей обязанностью правого полушария. Его левый коллега – единоличный автор наших монологов и реплик, зато их музыкальная аранжировка выполняется «тунеядцем». На него же возложены функции режиссера и дирижера нашей речи.

Особенно трудно без помощи правого полушария придать определенную эмоциональную окраску фразоподобному набору случайных звуков. Если такую квазифразу, произнесенную хорошо поставленным голосом, дать несколько раз прослушать испытуемому, он все равно не сможет повторить нужную интонацию, хотя отлично запомнит весь бессмысленный набор звуков. И как бы ни старался, повторяемая несколько раз фраза будет звучать все так же монотонно и невыразительно. В устах субъекта, лишенного помощи правого полушария, фразы, требующие интонационной или эмоциональной окраски, будут совершенно непонятны.

Рассказывают, что Николай II, последний российский самодержец, не отличавшийся особой грамотностью и, кроме точки и восклицательного знака, не употреблявший никаких знаков препинания, на прошении о помиловании однажды соизволил собственноручно начертать: «Помиловать нельзя казнить!» История умалчивает, как поступили чины полиции, получившие подобное распоряжение. Эта фраза в устах левополушарного человека из-за отсутствия грамматических интонаций будет так же непонятна, как и помещенная в тексте без соответствующих знаков препинания. Вот, оказывается, сколь значительна роль так называемого тунеядца в выполнении самых важных для человека речевых функций.

Ученые предполагали, что главной обязанностью правого полушария должна быть всесторонняя и всеобъемлющая помощь лидеру – левому доминантному полушарию. Неудивительно, что контроль над речевой деятельностью сначала показался несуразицей. Однако польза от него была столь очевидна, что поневоле пришлось ее квалифицировать как действенную помощь. Сейчас уже совершенно ясно, что задача по сдерживанию своего логически мыслящего и потому несколько оторванного от реальной действительности левого собрата является одной из обязанностей правого полушария.

Гораздо труднее оценить по достоинству другие виды его деятельности. А правое полушарие не только сдерживает вашу разговорчивость, но и мешает воспринимать речь. Во всяком случае, в момент его выключения улучшается точность опознания всех элементов речи. При прослушивании отдельных фонем и целых слов количество ошибок уменьшается. А если они и происходят, то нарушается звуковой и ритмический рисунок воспринятого слова, в нем меняется количество фонем и место ударения. Вместо мама испытуемый может услышать лампа или марля, а вместо попона – патефон, вместо кальмар – карман или карамель, вместо грузить дрова – грубить дворнику. Зато испытуемые никогда не воспринимают слова как бессмысленный набор звуков.

Без вмешательства правого полушария лучше узнаются бессмысленные сочетания звуков, а если в этом случае и возникают ошибки, они носят совсем иной характер, чем при выключении левого полушария. Чаще всего нарушается ритмический рисунок прослушанного звукосочетания, меняется место ударного слога или количество слогов. У испытуемых чувствуется внутренний протест против бессмысленных звукосочетаний. Люди нередко пытаются доискаться до смысла предложенных им для повторения звуков, настойчиво расспрашивают экспериментатора о значении бессмысленных слов. Потребность понять услышанное приводит еще к одному виду ошибок: ухо испытуемого отказывается слышать набор звуков и вместо них воспринимает вполне конкретные слова.

Почему при выключенном правом полушарии улучшается восприятие речевых звуков? Видимо, нерационально, чтобы отдельные области мозга всегда работали с полной нагрузкой. Это неэкономично, и в этом нет особой необходимости. Наша речь настолько избыточна, что ее можно удовлетворительно понимать, тщательно не вслушиваясь в каждый звук или каждое слово. Если с этих позиций пытаться оценить функцию правого полушария, придется признать, что оно отнюдь не мешает правильному восприятию речи, а просто регулирует его уровень в соответствии с потребностями данного момента. Освободившись от его контроля, левое полушарие переходит на более высокий уровень работы и, естественно, добивается лучших результатов.

Другое дело, если восприятию речи что-то мешает. Когда понять собеседника становится трудно, правое полушарие добросовестно помогает своему левому собрату вслушиваться в голоса людей. Оно помогает ему работать сосредоточенно и добиваться серьезных успехов в выделении и опознании речевых звуков на фоне самых разнообразных звуковых помех. Защита речи от помех – одна из важнейших задач правого полушария, его личный вклад в анализ звуков речи. При выключении работы правого полушария понимание искаженной речи и речи на фоне шума резко падает.

Великий немой

Чтобы выполнять свои сложные и ответственные обязанности, правополушарный человек должен иметь возможность обстоятельно разбираться в тонкостях музыкального оформления речи. Действительно, слух правого полушария развит достаточно высоко, но весьма своеобразно. Тунеядец не способен принять участия в анализе речевых звуков и не может помочь в их расшифровке. В этом деле он полный профан. Зато узнать по голосу знакомого-человека левое полушарие не в состоянии. Этим занимается исключительно правый двойняшка. В момент его выключения испытуемый перестает различать голоса даже самых близких людей. Он не отличит голос маленькой дочки от голосов жены или старика отца.

С выключенным правым полушарием человек не в состоянии определить, кто из группы собеседников обратился к нему с вопросом, если в этот момент не смотрел на их лица.

Для него остается непонятным смысл интонаций. Любой человек, не расслышав обращенные к нему слова, легко догадается, что ему задали вопрос, сообщили что-то веселое или, наоборот, грустное. Левое полушарие эту информацию черпает из характера самого сообщения и уточняет ее путем грамматического анализа, а правое дополняет и уточняет ее, анализируя интонации. Без их тонкой оценки порой невозможно понять иную шутку.

Человек более 90 процентов всей информации получает с помощью зрения. Остальные 10 падают на речь, другие звуки и все прочие раздражители. За громадой зрительных впечатлений мы даже не замечаем той крохи дополнительных сведений об окружающем мире, которые приносят нам неречевые звуки. Между тем в привычной обстановке мы можем на них полностью положиться и, занятые какой-нибудь напряженной деятельностью, иногда так и поступаем, не всегда осознавая, откуда получили информацию.

Буквально каждый предмет, способный издавать хоть какие-нибудь звуки, достаточно полно информирует нас о том, что с ним происходит. Вот как А. Воронин описал поток информации, исходящей от закипающего чайника:

В никелированной броне
Стоял он тихо на огне.
Но вскоре песенку запел.
Потом сердито засопел.
Через минуту –
Стал ворчать.
А через пять минут –
Фырчать
И крышкой бешено стучать:
«Я закипел.
Прошу меня
Убрать немедленно с огня!..»

Именно так мы и воспринимаем информацию, исходящую от чайника. И если сами не можем им заняться и никто из окружающих не спешит нам на помощь, сердито бросаем:

– Неужели не слышите, что чайник кипит? Снимите его скорее!

Огромный и богатый мир неречевых звуков левое полушарие не воспринимает, не замечает, не узнает и не способно анализировать. Левополушарный человек, если хочет напиться чаю, должен неотлучно находиться на кухне, пока вода не закипит, и не спускать с чайника глаз или вынужден мириться с тем, что кухня наполнится паром, кипяток прольется на плиту.

В отсутствие правого полушария мир звуков меркнет. Все, что не является человеческой речью, перестает волновать больного, обращать на себя его внимание. Грохот весеннего грома, курлыканье журавлей в осеннем небе, веселый смех ребенка, голос кукушки и кукареканье петуха – все кажется однообразным, неинтересным шумом. Левое полушарие не узнает их, не в состоянии вспомнить, а если все же и опознает, делает это с большим трудом и неуверенно.

Из-за неспособности разобраться в многообразной гамме бытовых и природных шумов после выключения правого полушария человек не может получить удовольствия от спектакля, прослушанного по радио. Веселый перестук девичьих каблучков по каменным ступеням лестницы, нежные трели соловья, дополняющие поэтическую картину ночи, трагический звук выстрела, леденящий душу вой сирены воздушной тревоги или свист падающих авиабомб – все сливается в однообразный шум, нисколько не помогая воспринимать радиопостановку, а только мешает вникнуть в ее содержание.

Мир неречевых звуков находится целиком в ведении правого полушария. Пока оно добросовестно выполняет свои обязанности, мы не спутаем звонок телефона со звуком дверного звонка, а дребезжание трамвая легко отличим от грохота грузовика.

Мир музыки доступен только правому полушарию. После его выключения она перестает интересовать человека. Он не способен заметить существенной разницы между двумя музыкальными фразами, если их ритм совпадает. Без помощи правого полушария невозможно узнать мелодии самых популярных и известных песен, отличить похоронный марш от вальса, украинские песни от цыганских романсов.

После инактивации правого полушария человек утрачивает способность и желание петь. Даже при музыкальном сопровождении он безбожно фальшивит. Интересно, что способность узнавать мелодии восстанавливается после правостороннего шока значительно раньше, чем умение петь и играть на музыкальных инструментах.

Певцы и музыканты не исключение. Они теряют все свои профессиональные навыки, как будто не было вузовской подготовки и многолетней практики. Кроме потери чисто музыкальных способностей, это объясняется еще и тем, что при игре на многих музыкальных инструментах, в частности на скрипке, левой руке, руководимой правым музыкальным полушарием, доверяется самая ответственная часть исполнительской деятельности, и трудно рассчитывать, что в период его инактивации работа этой руки окажется на высоте.

Левое полушарие не обладает абсолютно никакими врожденными музыкальными способностями, но может кое-чему научиться. Хотя музыка – это последовательный ряд звуков, музыкально не обученные люди воспринимают мелодии целостно, примерно так же, как зрительную информацию, из которой складывается образ окружающего нас мира. Такой подход к обработке звуковой информации позволяет правому полушарию сравнивать и узнавать музыкальные отрывки, но этого недостаточно, чтобы детально проанализировать музыкальное произведение, подвергнуть его всестороннему изучению. Этому приходится учиться.

Врожденных талантов правого полушария музыкальному критику было бы недостаточно. По мере систематического обучения у студентов музыкальных учебных заведений развивается способность к музыкальному анализу. В этой функции активное участие принимает левое полушарие. Но музыкальная память и узнавание музыкальных отрывков, в том числе аккордов, все исконные музыкальные функции по-прежнему остаются в ведении правого полушария.

Человек, полностью утративший речь из-за поражения левого полушария, без труда исполнит музыкальное произведение, напоет мелодию, дирижер сможет руководить оркестром. Способность сочинять музыку сохраняется. Французский композитор Морис Равель вследствие кровоизлияния в левое полушарие потерял дар речи, но не утратил талант композитора.

Уникальный уклон

Уникальность! В наш век стандарта, поточных линий и массового производства она особенно высоко ценится. Мы завидуем ушедшим поколениям, якобы умевшим окружать себя вещами индивидуального производства, носившими черты их творца.

Как же все-таки добивались в прошлом этой самой уникальности? Оказывается, у наших предков это получалось непринужденно. Гончар Древней Эллады, если он был настоящий мастер, все кувшины каждой партии делал стандартными, как две капли воды похожими друг на друга. Единицы, сохранившиеся из сотен тысяч, из миллионов серийных горшков, уже только в силу того, что дошли до наших дней, кажутся нам теперь уникальными.

Безусловно, во все времена создавались специально запланированные уникальные вещи. Подобными шедеврами широко известен бывший императорский фарфоровый завод в Петербурге, ныне носящий имя М.В. Ломоносова. Вряд ли найдется в Европе солидный музей, где коллекции фарфора не украшали бы произведения ломоносовского фарфорового завода. Создателям уникального фарфора посильную помощь оказывали и российские самодержцы. В день «подношения» Николай II приезжал на завод вместе с императрицей Александрой Федоровной, дочками, их фрейлинами и прочей челядью. К его приезду в специальном зале уже были собраны лучшие образцы продукции, сделанные специально для царских дворцов.

Сервизы, вазы, различные сосуды, графины, статуэтки – словом, все предметы из стекла и фарфора, приготовленные к этому торжественному дню, представлялись царю в двух вариантах. Николай придирчиво осматривал изделия и отбирал один экземпляр. Второй директор завода на глазах у божьего помазанника разбивал на мелкие кусочки. После этой маленькой, совсем не трудоемкой операции в природе оставался один совершенно уникальный экземпляр.

Полушария нашего мозга во всем, буквально во всем сохраняют уникальность. Ученые давно притерпелись к строгому разделению между ними высших психических функций, но сохраняли глубокую убежденность, что при выполнении более простой работы их функции ничем не должны отличаться друг от друга. Казалось вполне логичным, что каждое полушарие одинаково руководит работой рук и других мышц подчиненной ему половины тела и в равной мере интересуется любой информацией органов чувств, с какой бы стороны она ни поступала.

Многое казалось логичным, но у полушарий нашего мозга своя логика. Что поделаешь, они уникальны и продолжают нас этим удивлять.

После правостороннего шока на 10...20 минут нарушаются двигательные функции. Особенно заметна неспособность одеться. Затруднения вызывают рукава, длинные полы халата, пуговицы, пояс. В результате надеть халат и полностью привести себя в порядок испытуемые не в состоянии. Ну а о том, чтобы левой рукой завязать тесемочки на правом рукаве хирургического халата, речи вообще быть не может. Даже работая обеими руками, нелегко справиться со шнурками ботинок. Они почему-то не хотят развязываться, а завязать их еще труднее.

Встречаются случаи, когда движения левой руки совершенно не нарушены, но сделать сколько-нибудь сложную работу этой рукой испытуемые способны только в том случае, если зрительно контролируют ее выполнение. Один больной с очагом заболевания в правом полушарии, работавший в магазине готового платья, утверждал, что манекен одеть легче, чем одеться самому, поскольку манекены не шевелят конечностями.

После выключения правого полушария мозг получает чрезвычайно мало информации о левых конечностях и, естественно, их постоянно игнорирует. Нередко можно наблюдать, как больные с повреждением правого полушария садятся к столу, засунув левую руку в карман, и борются с пищей, орудуя только правой, если им не напомнят о существовании другой руки. Одеваясь после правостороннего электрошока, испытуемый может вообще забыть надеть ботинок на левую ногу или завязать у него шнурки. Именно о левой ноге забывают при неполадках в правом полушарии. С правыми конечностями таких казусов никогда не происходит. С босой правой ногой испытуемый из дома не выйдет.

После инактивации правого полушария человек как бы забывает, где у него руки и ноги. Он вообще теряет всякое представление о том, какая рука у него правая, а какая – левая, и не может показать их у своего собеседника. Испытуемому трудно выполнять действия, при которых необходимо знать точное расположение частей своего тела. Страдают не только манипуляции с одеждой, нарушается способность пользоваться ножницами, складывать кубики и, видимо, делать многое другое.

При выключении правого полушария люди иногда перестают замечать то, что находится слева. Если спросить испытуемого, что он видит на картине, находящейся у него перед глазами, он расскажет только о том, что находится в ее центре и справа. О том, что нарисовано в левой части, не будет сказано ни слова. Она выпала из поля зрения испытуемого, он ее не увидел. Рисуя сам, испытуемый займет только правую часть листа бумаги. Левые части изображенных предметов окажутся недорисованными. У чайника может недоставать носика, а у чашки ручки, если они должны находиться слева. В раскрытой книге испытуемый прочтет только правую страницу.

Звук, раздавшийся слева, он воспримет как прозвучавший справа. На оклик слева испытуемый поворачивает голову вправо, но, никого там не обнаружив, запрокидывает ее вверх, пытаясь таким образом увидеть окликнувшего его человека. Откуда бы звук ни раздался, он всегда будет казаться испытуемому в той или иной степени смещенным вправо. Услышать звук слева он совершенно не в состоянии.

Недавно было высказано интересное предположение о том, что зрительная информация, поступающая в левое полушарие главным образом из правого воспринимаемого пространства, перекодируется здесь в речевые сигналы. Аналогичным образом информация из левого воспринимаемого пространства поступает главным образом в правое полушарие и здесь перекодируется в пространственно-временные образы.

Эта особенность восприятия, если она действительно существует, не могла не получить отражения в продуктах материальной деятельности человека. Под этим углом зрения были проанализированы древнерусские иконы XIV...XVI веков, которые, как правило, содержат элементы текстов. Действительно, из 70 случайно отобранных икон 43 содержали надписи, изображения пергаментных свитков или книг, причем на 41 они находились в правой половине иконы или, во всяком случае, справа от персонажа иконы, к которому имеют непосредственное отношение, то есть адресовались в левое полушарие зрителя.

Композиция 63 икон из числа отобранных была асимметричной, при этом в 58 смысловой центр изображения, фигуры или лики святых располагаются в левой части иконы, то есть адресуются в правое полушарие. Выходит, что предполагаемая асимметрия в восприятии внешнего мира недвусмысленно подтверждается произведениями изобразительного искусства.